Борис Чернышёв. Фрески на газетах
19Выставка посвящена одному из неординарных представителей отечественного модернизма ХХ века – художнику-монументалисту Борису Петровичу Чернышёву (1906–1969), чей 110-летний юбилей со дня рождения отмечался в прошлом году. Мастер высокой художественной культуры, автор немногих сохранившихся замечательных мозаик и фресок, он, по отзывам современников, вполне мог работать рядом с Феофаном Греком и Андреем Рублевым, творчество которых изучал и ценил всю жизнь. На выставке экспонируются его живописные работы на газетах, обоях и даже оберточной бумаге, парадоксально выявляющих монументальное фресковое начало. Многие из показанных произведений демонстрируются впервые.
27 октября — 19 ноября
Москва, Денежный переулок, 55/32
27 октября — 19 ноября
Москва, Денежный переулок, 55/32
Пресс релиз
Выставка посвящена одному из неординарных представителей отечественного модернизма ХХ века – художнику-монументалисту Борису Петровичу Чернышёву (1906–1969), чей 110-летний юбилей со дня рождения отмечался в прошлом году. Мастер высокой художественной культуры, автор немногих сохранившихся замечательных мозаик и фресок, он, по отзывам современников, вполне мог работать рядом с Феофаном Греком и Андреем Рублевым, творчество которых изучал и ценил всю жизнь. На выставке экспонируются его живописные работы на газетах, обоях и даже оберточной бумаге, парадоксально выявляющих монументальное фресковое начало. Многие из показанных произведений демонстрируются впервые.
Б.П. Чернышёв, окончивший в 1931 году в Ленинграде Институт пролетарского изобразительного искусства (б. Академия художеств) под руководством Кузьмы Петрова-Водкина, всегда оставался приверженцем экспрессивно подвижной и эмоционально свободной композиционно-красочной структуры произведения, отчасти напоминающей раскованный, но чуждый даже малейших оттенков манерности живописный почерк его московских учителей К. Истомина и Л. Бруни.
Любивший, по примеру своего ленинградского наставника, время от времени «побеседовать с Феофаном Греком» или «поговорить с Дионисием», Чернышев также ратовал за расширение креативных возможностей молодых художников и прививал собственным ученикам универсальное умение рисовать двумя руками.
Сопутствующий творческому пути Б. Чернышева недостаток официального признания привел к возникновению в его практике такого парадоксального феномена, как «станковая» фреска или мозаика, которые составили заметную и даже лучшую часть его наследия. При этом отсутствующие плоскости стен художнику нередко заменяли большие листы бумаги (оберточной или обойной) вплоть до обычной газеты. Подобные домашние «фрески» на газете с изображением излюбленных Чернышевым пейзажных, портретных и натюрмортных мотивов были заведомо свободны от каких-либо концептуальных смыслов, которые в большей или меньшей степени принимал на себя газетный текст, например, в работах русских авангардистов первой и «второй» волны.
Бумажная основа большинства произведений Чернышева, формально определяющая их принадлежность к искусству графики, наоборот, как бы дополнительно усиливает в них живописно-фресковый эффект благодаря использованию преимущественно темперных, акварельных или гуашевых красок, хорошо впитывающихся в рыхловатый слой дешевой бумаги, что создает впечатление приглушенно-матового фрескового изображения по сырой оштукатуренной поверхности стены.
В целом, все его довольно обширное наследие составило в совокупности некую грандиозную воображаемую фреску, как бы по воле случайной прихоти судьбы распавшуюся на отдельные мотивы и фрагменты. Но если представить себе все их размещенными на одной плоскости, то перед нами возникнет захватывающая панорама образов, не только повествующих о времени и пространстве конкретной эпохи, но и передающих уникально-порывистые движения вечно ищущей души художника, который в своем стремлении к искренности и красоте в искусстве сумел добиться такой высокой культуры, что, пожалуй, и впрямь, как предполагал Лемпорт, «мог бы работать с Андреем Рублевым или Феофаном Греком». А такие серьезные аналогии есть самая высокая творческая оценка для настоящего мастера и подлинного монументалиста.
Б.П. Чернышёв, окончивший в 1931 году в Ленинграде Институт пролетарского изобразительного искусства (б. Академия художеств) под руководством Кузьмы Петрова-Водкина, всегда оставался приверженцем экспрессивно подвижной и эмоционально свободной композиционно-красочной структуры произведения, отчасти напоминающей раскованный, но чуждый даже малейших оттенков манерности живописный почерк его московских учителей К. Истомина и Л. Бруни.
Любивший, по примеру своего ленинградского наставника, время от времени «побеседовать с Феофаном Греком» или «поговорить с Дионисием», Чернышев также ратовал за расширение креативных возможностей молодых художников и прививал собственным ученикам универсальное умение рисовать двумя руками.
Сопутствующий творческому пути Б. Чернышева недостаток официального признания привел к возникновению в его практике такого парадоксального феномена, как «станковая» фреска или мозаика, которые составили заметную и даже лучшую часть его наследия. При этом отсутствующие плоскости стен художнику нередко заменяли большие листы бумаги (оберточной или обойной) вплоть до обычной газеты. Подобные домашние «фрески» на газете с изображением излюбленных Чернышевым пейзажных, портретных и натюрмортных мотивов были заведомо свободны от каких-либо концептуальных смыслов, которые в большей или меньшей степени принимал на себя газетный текст, например, в работах русских авангардистов первой и «второй» волны.
Бумажная основа большинства произведений Чернышева, формально определяющая их принадлежность к искусству графики, наоборот, как бы дополнительно усиливает в них живописно-фресковый эффект благодаря использованию преимущественно темперных, акварельных или гуашевых красок, хорошо впитывающихся в рыхловатый слой дешевой бумаги, что создает впечатление приглушенно-матового фрескового изображения по сырой оштукатуренной поверхности стены.
В целом, все его довольно обширное наследие составило в совокупности некую грандиозную воображаемую фреску, как бы по воле случайной прихоти судьбы распавшуюся на отдельные мотивы и фрагменты. Но если представить себе все их размещенными на одной плоскости, то перед нами возникнет захватывающая панорама образов, не только повествующих о времени и пространстве конкретной эпохи, но и передающих уникально-порывистые движения вечно ищущей души художника, который в своем стремлении к искренности и красоте в искусстве сумел добиться такой высокой культуры, что, пожалуй, и впрямь, как предполагал Лемпорт, «мог бы работать с Андреем Рублевым или Феофаном Греком». А такие серьезные аналогии есть самая высокая творческая оценка для настоящего мастера и подлинного монументалиста.